"Сяо" Хо Дафэн, настоятельница Школы Каллиграфии в Танбао
Анна Володина (Сеата), Москва

Сказки старого даоса

Оригинал (продолжение, окончание) на LiveJournal.com

Пролог

Я таки туда собралась. Ведь был же момент, когда мы могли сказать "нет", но когда я это поняла, было уже слишком поздно. А соображения типа "учиться бы", "курсовая", "хочу в Питер" и тому подобное легче было не высказывать даже себе – ибо как-то так ненавязчиво получилось, что тогда в подвела бы людей.

Но началось-то все в пятницу, когда я поехала к Дашке. Естественно, попала в жуткую пробку по дороге в Москву, в рюкзаке почти не было просто одежды – все было забито книгами, антуражем, моим халатом (с пуговицами, но без петель) и кимоно для Филиппа (стыдно и сказать, не то что посмотреть). Но к Дашке я приехала, и мы таки изобразили несколько вертикальных надписей. Да воспоет хвалу ей Школа и все, кому Школа приглянулась. Потом была поездка до Орехово (шикарно! на машине ее знакомого. И, конечно, опять-таки пробка), потом мастерский автобус (сидели, закиданные рюкзаками сзади, и всю дорогу мы с Русланом попирали ногами Конфуция в чьем-то рюкзаке). В проходе на полигон не понравилось одно – все-таки, стремно водить по такой крутой тропинке над речкой да еще в сырость. Темно, кто-то нифига не видит, у кого-то – гигантские рюкзаки. Стремно.

Зато полигон! Нинго в березовой рощице, Танбао – в сосновом лесу с ручьем под боком. В жизни я так, почему-то, природе да лесу не радовалась.

Ночью было, против ожидания, жарко. Над палаткой вовсю заливались птицы, а где-то с середины ночи – еще и приехавшие мятежники. Но я, в общем, на них не в обиде – зато они хорошие.

День, который должен был стать первым игровым, начался для нас с суровой китайской трудовой реальности. Вся Школа своими руками строила стены "ручной кладки эпохи Тан", Джелита с Русланом готовили рис с изюмом, орехами (и еще чем-то, забыла), а я рисовала поминальные таблички. Найти и нарисовать на всю Школу имена родителей да еще их собственные – это вам не хухры-мухры. Так что каллиграфом я уже тогда почувствовала себя в полной мере. Потом я красила красным баллончиком наши ворота – отличные получились ворота. Их специально вымеряли и построили так, чтобы только я проходила туда, не сгибаясь, а все прочие – кланялись при входе.

Довелось мне в тот день и чуточку поиграть в "Героя" – на огромной синей тряпке плясала, изображая уже серебряным баллончиком иероглиф "Дао". Получилось не очень красиво – я умею писать иероглифы, но красиво... Почерк, увы, у меня на всех языках отвратительный. И мы развешивали надписи. Две большие гласили "Школа Каллиграфии", на кухню мы повесили "Гуманность и милости". В зал для занятий – Дашкино любимое "Жизнь человека подобна сну", и еще было "Надо делать – делай". Жаль, мы не успели написать про "Путь – это что-то вроде большой дороги". Приходили Молидеус и Олег выдавать аусвайсы – мне совершенно неожиданно приписали лекаря третьего уровня. Как оказалось сильно позже, на полигоне был едва ли не всего один лекарь столь же крутой, который, к тому же, еще и имел несчастье умереть задолго до конца игры. Но правил по медицине я так и не увидела (это был, пожалуй, самый большой баг, который мастера допустили по отношению ко мне). Так что каждый раз приходилось кастовать лечебное зелье.

А вот грамотность в аусвайс мне так и не вписали.

Сказки старого даоса

Мое ничтожное имя – Хо Дафэн, называемая Сяо Дафэн за невеликий рост. Вот уже 103 года, как я обитаю в нынешнем перерождении и за это время я успела стать настоятелем небезызвестной Школы Каллиграфии в Танбао, но еще не успела сварить киноварную пилюлю бессмертия. Может быть, не успела именно потому, что редко могу надолго заняться чем-то одним. Школа и мои ученики не менее важны для меня, чем эксперименты внутренней алхимии. Впрочем, это не мешает моему продвижению к Безначальному Дао. К Дао приближаются, не приближаясь к нему, ибо, как сказал многомудрый Лао-цзы, "wei wu wei", что я, низкорожденная, могу примерно перевести как "действие есть недействие".

Кроме того, что может лучше помочь сосредоточиться и постичь сущность явлений, чем занятия каллиграфией?

На самом деле, моего персонажа звали Хо Дафэн – фамилия и имя. А Сяо – это было прозвище, которое всеми использовалось. Типа, прозвище-псевдоним. Сяо по-китайски значит "маленький". Придумалось оно в качестве маленькой заморочки просто так – например, чтобы на мой дух как-то подействовать, надо было бы знать настоящее имя. Понятное дело, что оно есть и в адских записях, по идее, и в аусвайсе, и в шаолиньском терминале... А кроме того – у меня совершенно на виду стояли поминальные таблички, а рядом лежал словарь, которым я с удовольствием учила пользоваться любого желающего. Я не предполагала, что кто-нибудь обязательно этим озаботится, но было бы забавно.

Сказка о Школе Каллиграфии

В неблизкой провинции Нинго, близ затерянного в горах городка Танбао есть Школа Каллиграфии, где первые мастера этого древнего искусства наставляют учеников своих. Место далекое и гуями забытое, но не властьимущими Поднебесной. Ибо место, вроде бы, и известное да почетное – а далекое от Столицы, чем не идеальное место для ссылки? Не угодил кто-нибудь Императору, да живет он вечно? Ну что ж, мы в многомудрости и милости своей отправим его учиться каллиграфии. Искусство древнее, тонкости, знаний да твердости руки требующее – вот и поучись несколько десятков лет вдали от тревог да суеты Столицы.

Но еще меньше людей знало, что Школа не только первоклассных каллиграфов готовила, но и профессиональных "собирателей милостыни". Говорят, в иных провинциях некоторые из выпускников Школы столь успешно этим занимались, что случались смещения высокопоставленных чиновников да новые сиятельные ваны, да живут они вечно, приходили на смену старым...

Так, много лет назад учился в Школе сын Змееныша Цая. Постигал каллиграфию много лет... да и вышел по стопам отца лазутчиком жизни.

Я, смиренная Сяо Дафэн, называемая учениками и жителями Танбао Сяо шифу, последние много лет являюсь настоятелем Школы и мастером каллиграфии. Но умению обращаться с оружием, а также прочим совершенно необходимым собирателям милостыни да писцам умениям последние несколько лет заведует Тан Лин. Кроме того, Тан Лин – моя правая рука в "делах мирских".

"Шифу" значит "учитель, мастер". На игре в Школе было три мастера "своих" и один – "гостит-мимо проходил". Все мы читали лекции и вели практические занятия – я по каллиграфии, Залекс (Тан Лин) и Нокс (Чунь шифу) по боевым искусствам, Кьярта прочитала замечательную лекцию по географии на основании Книги Гор и Морей. Меня на этой лекции, к сожалению, не было, но, говорят, мои ученики затерроризировали всю почтовую станцию, когда, воодушевленные лекцией, пошли выяснять, где можно найти какое-то небывалое дерево, или зверя, и насколько представления путешественников соответствуют услышанному.

Кроме того, "дела мирские" действительно лежали на плечах Тан шифу – Залекс придумал Школу, по сути, сделал ее, а на игре – был моим незаменимым менеджером, как минимум – по всем денежным вопросам. Я уже не говорю о том, что, когда меня не было в Школе – а случалось это, увы, довольно часто, он автоматически становился главой Школы по всем текущим вопросам.

Вечером предыдущего дня я виделась со своим старым другом Ланем Даосином, который, в отличие от меня, уже успел съесть свою пилюлю (но он на целых пять лет старше!). Выглядел он настолько хорошо, что я даже заподозрила, что язва желудка, на которую он давеча жаловался, произошла вовсе не из-за пилюли бессмертия, а из-за распространившегося вместе с буддизмом вегетарианства. Так что на следующее утро и я предприняла очередную попытку. Новая неудачная пилюля оказалась не отравой, но она возмутила некие глубинные потоки ци в моем организме...

Плохо мне было очень и по жизни. И – спасибо всем мастерам и ученикам, на которых я смогла положиться, чтобы они все приготовили к лекции. И – спасибо особенное Залексу, который сказал всем, что через десять минут мы вернемся и начнется лекция, и повел меня вдаль по дороге – а я смогла вцепиться ему в руку и не выть очень уж громко.

Там была прекрасная дорога – в сторону Фэньду, но не та, которая официально вела от Танбао в Фэньду, а идущая ей параллельно вдоль ручья. Вдоль дороги там шли невысокие тонкие деревья – скорее подлесок, чем лес, оттого все вокруг казалось в какой-то полудымке и вперед и назад было видно только дорогу – и ничего более.

Ученики и мастера, а также пастухи с ближайших гор, повара и бродячий монах Джа послушали про китайский язык и слоги, про иероглифы и черты, и учились рисовать их, и распознавать количество черт в иероглифах...

Начинала я читать лекцию голосом слабым от боли, а к концу ее, как и следовало ожидать, все прошло.

Тем же утром у нас появился первый ученик "со стороны" – мятежник Го Цзун привел нам своего человека и заплатил за его обучение. Он должен был учиться и искусству каллиграфии и искусству убийцы. И был то один из лучших моих учеников.

Сказка о каллиграфической диаспоре

Из стен Школы уходили в большой мир лучшие каллиграфы, шпионы и убийцы. В начале описываемых событий один наш выпускник как раз поступил на службу во Дворец Сиятельного Вана. В частности, ему поручили заниматься библиотекой. Другой наш выпускник – его брат – успешно сдал экзамены и стал чиновником. Ученицу из Японии (кто знает – нет, это не из наших "японских гостей", это еще одна девушка, просто вот так вот нам везло на интернациональность... у нас была еще шифу черт знает откуда и пробредавший мимо неправильный монах Джа – из Индии) мы спешно выпустили, когда нас соизволила посетить племянница Сиятельного Вана в поисках писаря. О сыне Змееныша я уже упоминала. В некоторый момент, стоя в библиотеке Сиятельного Вана в Нинго, я обнаружила, что меня окружают трое вышеописанных выпускников и пара пастухов с гор, близ нашей Школы... Насыщенность Дворца моими выпускниками и... гм... друзьями Школы меня потрясла.

Стоит ли говорить, что никто из них не терял связи со Школой и мы всегда были в курсе происходящего во Дворце? Но, пожалуй, стоит сказать, что, хотя все они были первоклассными убийцами, они ни разу никого не убили (на игре, вестимо).

Мои ученики были каллиграфами и писали прописи и в заключении. Среди моих учеников были и убийцы. Они научились убивать и научились – не убивать.

После лекции многомудрая Сяо шифу приняла пару гостей, одной из которых была Лао Кунъэр – жена чиновника, заведующего церемониями во Дворце. Они поговорили с обоюдным удовольствием, а уходя Лао Кунъэр сделала Школе заказ – надпись на стену с изречением Лао-цзы. Сяо Дафэн еще в ту встречу могла бы догадаться о склонности ее гостьи к даосским практикам, но не обратила на это внимания, заняв свои мысли выполнением заказа. Конечно, выполнение заказов всегда можно поручить ученикам или младшим мастерам, но иногда и настоятель Школы не прочь размять кисть. Относиться с презрением к выполнению того, за что платят деньги, не менее глупо, чем не видеть смысла в том, за что деньги не платят.

Итак, после лекции я сидела в библиотеке, наслаждаясь процессом создания надписи. Но вдруг от ворот послышался шум, и вот уже дедушка Ху стучится в дверь, не забывая класть земные поклоны (это ужасно, по-моему, он вообще норовил из них не вставать) и показывает мне на заплаканную девушку, в которой я узнала помощницу матушки Лю – владелицы чайной Ча Дао в Танбао. И вот уже бедная девушка, сбиваясь и всхлипывая, рассказывает мне, что там появилось такое жуткое, такое ужасное, и у матушки Лю случились судороги, и наверное она сейчас совсем умрет, если только я не спасу их всех немедленно. Танбао – довольно спокойный городок, даже и зловредные гуи появляются здесь не часто, а коли и появляются – то вредят по мелочи родственникам, забывающим сжечь должное количество денег у поминальных табличек. Но когда случается несчастье – многие приходят ко мне, ибо давно уже живем мы бок о бок, и нет больше в округе даоса, готового в любой момент прийти им на помощь.

К тому времени, когда я успела в чайную, матушка Лю уже оправилась, но была смертельно перепугана. Я осмотрела ее – но она была здорова и помощь моя ей больше не требовалась. Чтобы не повторилось больше такого с ней и ее близкими, я сделала им охранные амулеты, которые должны были бы защищать их от злых духов. В благодарность матушка Лю дала мне монету – немного стоит такая монета для любого чужого человека, но стоит дать ее человеку из семейства Лю – и он окажет тебе любую услугу, какую попросишь. С великой благодарностью приняла я такую плату и пошла обратно в Школу. К тому времени зловредный дух успел перепугать половину Танбао и многие путники нашли убежище в нашей Школе. А я нашла духа и поговорила с ним – как выяснилось, это был дух неупокоенной повесившейся девушки, но говорить мне свое имя и где находится ее тело – чтобы мы могли похоронить его, как подобает – она отказалась. Пришлось просто изгнать ее, чтобы не смущала она больше покой Танбао.

После обеда я, решив, что, пожалуй, почтенный Лань Даосин так и не соберется выбраться ко мне на чашечку чая, решила сама сходить проведать его. Тем паче, что в Нинго я не была уже очень давно. Собравшись со всем тщанием и выбрав в спутники одного из учеников – Пан Ао Жуя, чтобы веселее идти было, а мальчик посмотрел на мир и набрался опыта (ну и, совсем уже на всякий случай – у него было замечательное длинное копье), я вышла из дверей Школы и направилась к Нинго.

На почтовой станции мы, как почтенные люди, заплатили дорожную пошлину, записали свои имена в большой свиток и осмотрели все, что могла предложить почтовая станция скучающим путникам – от гаданий до лекаря с ножиками. Кроме того, я встретила там нескольких знакомых, с коими с большим удовольствием побеседовала. А кроме знакомых беседовала я с братьями У, гадателями и экзорцистами, – они интересовались духом, появлявшимся в Танбао. Оказалось, что Сиятельный Ван, прослышав о напасти, постигшей Танбао, попросил их отправиться туда и изгнать смущающего покой. Я заверила их, что духа изгнала, и они, сказав, что все же дойдут до Танбао, чтобы увидеть все своими глазами, попросили меня про пришествии в Нинго рассказать Сиятельному Вану о том, что его воля была выполнена мной еще до того, как его посланцы добрались до Танбао. Поняв, что более мне на почтовой станции делать нечего, я взяла Пан Ао Жуя за руку и полетела дальше, провожаемая удивленными и восторженными возгласами. А у Ао Жуя от высоты кружилась голова – впрочем, еще пара полетов, и он стал чувствовать себя в воздухе почти как дома.

Перед входом в город мы, как и положено законопослушным жителям Поднебесной, опустились на землю и вошли в город, назвав свои имена и заплатив за вход в город. Впрочем, стражников не смутило то, что на приказе на воротах висела сумма в 10 вэней – они, нисколько не смущаясь, потребовали с нас по 20, утверждая, что жизненные реалии меняются быстрее надписей. И я, старая и смиренная, поверила им – ибо всегда была непрактична.

Аудиенцию у Сиятельного Вана я получила без особых проблем. И Сиятельный Ван, да повезет ему с последующим перерождением, был ко мне милостив и просил рассказать – что за мятежник объявился в окрестностях Танбао и почему чиновники более не привозят из Танбао налогов. И я рассказал ему всю правду – все, что знала о мятежнике и о чиновниках.

Сказка о мятежном Го Цзуне

С полгода назад в окрестностях Танбао появился мятежник. Впрочем, себя он называл Сиятельным Ваном, а имя его было – Го Цзун. Он пришел с вооруженным отрядом и заставил людей подчиняться ему и признать его власть. Впрочем, мы не видели повешенных вдоль дорог на деревьях, мертвыми пятками вверх, не видели и недовольства народа – напротив, многие с удовольствием признавали в пришедшем истинного Сиятельного Вана и даже отдавали своих сыновей ему в помощь. Го Цзун принялся отстраивать старые развалины Танской крепости. Видели мы и каждый день приезжавших к нему гонцов – одетых так, что было видно – приехали они издалека, может быть даже из-за границы. Самозваный Сиятельный Ван был добр и терпелив, и хотел быть близок к народу – и тот отвечал ему любовью и теплотой. Не нападал Го Цзун и на приезжавших – не убивал, не грабил, спокойно впускал и выпускал всех в город и из города, но чиновники, которые должны были собирать в Танбао налоги, наслушавшись лживых слухов, боялись ехать туда.

Но время шло, а армия Го Цзуна не становилась больше. И однажды утром он пришел ко мне и попросил о беседе. Он рассказал о том, каково его происхождение и почему он, по его мнению, имеет полное право быть Сиятельным Ваном. Он рассказал, как, по его мнению, следует управлять народом, и в его словах был смысл. И он рассказал о том, как вот уже семь лет ведет свою бесплодную борьбу, и единственное, что получает он взамен – это предательство вернейших и надежнейших друзей, которым доверял безоглядно, предательство – оттого, что предлагали им деньги, или ранги, или... И еще сказал он – что решил оставить эту борьбу, чтобы не видеть больше предательства друзей и победы врагов – и я одобрила его решение, ибо негоже сеять смуту в Поднебесной. Го Цзун попросил меня принять его в нашу Школу – чтобы посвятить остатки своих дней Каллиграфии – и я одобрила его, ибо это достойное решение достойного мужа. Но я посоветовала ему написать Сиятельному Вану, дабы узнал тот о решении Го Цзуна и уверился в нем. Го Цзун внял моему совету и написал покаянное письмо.

Взяв письмо, я снова отправилась в Нинго – чтобы передать его Сиятельному Вану и по прочим своим делам. К тому времени, как я прибыла в Нинго, Сиятельный Ван как раз собирал ополчение, чтобы пойти и разбить таки мятежника, смущающего умы и покой провинции. Приняв переданное мной письмо, он отослал меня, дабы поразмыслить в одиночестве.

Мне неизвестно, о чем соизволил думать Сиятельный Ван, мне известно, что из Пекина пришел приказ Императора об умерщвлении Го Цзуна – впрочем, и это знание мое зыбко, ибо вторит слухам.

А часом позже, стоя в коридоре дворца между разъяренными крестьянами, ворвавшимися во дворец с оружием, и судьей Ди, чьей крови они требовали, и слушая мудрые и миролюбивые речи Сиятельного Вана, я увидела дворцового писца, который был дворцовым же шпионом. Он, израненный, пришел во дворец и заявил во всеуслышание, что моя Школа приняла сторону мятежника – он был в Танбао и видел своими глазами. Я не знала, что думать, ибо знала, что такого не может быть и нет войск у мятежника. Но если это было правдой – значит, моя Школа взбунтовалась и восстала... На вопрос Сиятельного Вана, что я об этом думаю, я была вынуждена сказать, что если это правда – то скорбь и стыд за дорогих мне людей снедают мою душу. И снова был милостив ко мне Сиятельный Ван. И врал дворцовый писец. Ибо какого гуя держать у себя шпионов, которые увидев что-то своими глазами – и то не в состоянии сказать, что происходит?

Ополчение Сиятельного Вана пришло к дверям моей Школы. Там их встретили люди, которые остались верны мятежнику – но не было с ними Го Цзуна. Они были быстро побеждены, хоть и сами нанесли ощутимый урон армии Вана. А потом чиновник вошел в Школу Каллиграфии и арестовал Го Цзуна и его человека, а мастера и ученики, как верные подданные Сиятельного Вана, верили, что правосудие Вана праведно и милостиво и не препятствовали им.

Почтенная Сяо Шифу!

За время вашего отсутствия в Школе Каллиграфии произошли весьма прискорбные события. Человек высокого ранга, придя в Танбао с войсками Сиятельного Вана, произвел обыск в Школе Каллиграфии. Искали человека, называющего себя Сиятельным Ваном, задержали двух учеников Школы. Командующий генерал, несмотря на убедительные и логичные возражения Тан Шифу, приказал ему сопроводить с учениками войско, сложив оружие и упаковав его в отдельный сверток.

Довожу до вашего сведения, почтенная Сяо Шифу, что до этого за пределами стен Школы произошла стычка войск, возглавляемых упомянутым генералом (да умножится его мудрость, Вашими молитвами), с вооруженными людьми странного вида. Как и надлежит Императорской Школе, ее ученики и мастера в столкновении не участвовали, ибо наша служба Сыну Неба, сияющему н троне (да умножатся его дни) состоит в искусном владении кистью. Но была разрушена стена Школы (как несомненно помнит мудрейшая, ручной кладки эпохи Тан), чем причинено разорение и без того оскудевающей казне Школы.

Настоятельно прошу проследить за судьбой задержанных учителей и учеников Школы, ибо вследствие длительного их отсутствия Школа не может выполнят свои прямые обязанности на службе у Императора, состоящие в подготовке владеющих в совершенстве каллиграфией мастеров, о чьих успехах ясно свидетельствуют достижения наших выпускников.

Мастер Школы Каллиграфии Танбао Чунь Си

Последний раз я видела Го Цзуна в тюрьме Нинго – он сидел в камере, среди преступников, и писал иероглифы... Согласно указу Императора, потом его отправили в Пекин.

Когда я вышла из покоев Сиятельного Вана, первым делом увидела я своего старого друга Ланя Даосина. И тут-то и началось самое интересное.

Сказка о Рыжем Совете и Черном Хакере

Боюсь я, скудоумная, что слог мой недостаточно хорош, и ум недостаточно ярок, дабы достоверно описать эти события. Так что заранее прошу благосклонных читателей простить меня, если захватывающие события и небывалые приключения покажутся в моем пересказе скучными и неинтересными

Был теплый день и светило солнце, когда мы с Ланем Даосином встретились во дворце. Я уже успела получить аудиенцию Сиятельного Вана, проведать своих выпускников и посетить чиновника, ведающего сокровищницей. У него я получила дотации, полагающиеся Школе от государства, которые не дошли до Школы, как не дошли до Танбао и сборщики налогов. Лань Даосин же, напротив, был отягощен делами несделанными и мыслями недодуманными. Он рассказал мне о странном убийстве, произошедшем во дворце (следует отдать должное нашим выпускникам – некоторых деталей я еще не знала, но в целом была в курсе произошедшего, хоть оно и держалось в тайне). Также поведал он мне и о других странных делах, творящихся в Нинго в последнее время.

По всему выходило, что пришло время посетить Адскую Канцелярию и задать мучающие нас вопросы там.

Лань Даосин уже полутра метался по дворцу, подметая траву пола белыми полами (Джерри, честное слово, никто не заметил, что это был не белый :). Он был нужен буквально всем и везде, каждый чиновник считал своим долгом остановить известного даоса и если не попросить о чем-нибудь, то что-нибудь рассказать. Наблюдать за этим было довольно забавно – почтенный Лань выслушивал все с неизменной благодарностью и вниманием, но каждое событие, происходившее тогда н полигоне, достигало его ушей, похоже, минимум три раза. Во взгляде же его была тоска – в попытках, наконец, вырваться из дворца он все время бормотал мне или твердил любому проходящему мимо зелено-пятнистому гую – "Мне пора в Ад! Мне уже давным-давно пора в Ад! В Ад хочу!"

Справедливо полагая, что окрестности входа в Ад Фэньду я знаю чуть лучше почтенного Ланя, я предложила ему свою компанию. Кроме того, чтобы попасть в Ад, надо выйти из своего тела и оставить его без защиты своего духа. Так что Лань Даосин с удовольствием принял мое предложение сначала вместе достигнуть ворот Ада, а потом оставить свое тело под моим присмотром. Так и поступили.

Спешка не позволила нам идти дорогами нормальных людей, так что я опять летела над почтовой станцией, держа Пан Ао Жуя за руку, а рядом с нами летел чайник – излюбленное средство передвижения моего многомудрого друга.

Уже на подходе к Хэтяню, спустившись на дорогу, мы встретили крестьян из семейства Лю, которые несли налоги в Нинго. Они рассказали нам о страховидном духе повешенной, который не так давно объявлялся в Хэтяне и перепутал все таблички на алтаре предков. А еще они рассказали о странном случае, произошедшем с их старостой.

Не так давно к старосте Хэтяня пришел молодой человек, бедный да оборванный, и попросил взять его на работу – я, мол, говорит, вам пригожусь. Лишние руки никогда не повредят, и староста согласился. Молодой человек работал, не покладая рук, все только диву давались, какой он неутомимый да трудолюбивый – и платы за свой труд не просил. В благодарность жена старосты вышила ему пояс. И староста юноше этот пояс подарил. Принял юноша тот пояс, поклонился старосте земным поклоном – и исчез. Как не было.

Подивились мы с Ланем Даосином рассказу крестьян, благословили их и пошли дальше.

Замечательная это была прогулка. Сосновый лес, птицы поют, пахнет весной да деревьями. И мы идем, подметая желтую пыль Поднебесной полами своих халатов, попирая ее звенящим посохом и разговаривая. Даосин рассказывал, что его осел взял – и стал железным, только ногами и вертит. Лань его уж убеждал-убеждал вернуться к прежнему виду, а тот только ответствует – не хочу, мол, становится обратно ослом, хочу пребывать в неизменности форм. И следовал за нами мой ученик – вполне довольный таким поворотом своей судьбы.

Долго ли, коротко ли, дошли мы до того места, далее которого простым живым хода нет. Сел Лань Даосин и впал в медитацию, а мы с Пан Ао Жуем остались ждать его возвращения. Много дней и много ночей просидела я рядом с неподвижным телом моего друга. А мой ученик время от времени бегал в Хэтянь, дабы раздобыть еды и новостей.

Он спросил меня, действительно ли я хочу ввязываться в дела эти и есть ли мне до них дело. И я ответила, что уже ступила на этот путь, следовательно, я тут, и дело мне – есть.

Это был, вероятно, тот самый момент, когда я могла сказать "нет". Когда я могла вернуться в Школу и исполнять свои прямые обязанности настоятеля Школы Каллиграфии, будучи со своими учениками каждый день и каждый час. Но я была не только почтенной настоятельницей ста трех лет от роду, отягощенной знакомствами и обязательствами, но и почтенным даосом, ступившим на очередной путь и следующим за своей интуицией.

Мы пришли в Хэтянь. Пан Ао Жуй отправился разминаться со своим копьем во дворе, а мы присоединились с преподобному Баню и Ло Пону. Почтенные буддисты протянули Ланю Даосину фляжку, открыли пошире свои мешочки с сыром и орехами, и мы рассказали друг другу все те необычные и тревожные вещи, что произошли в последнее время в нашей давно уже тихой провинции и которые собрали нас вместе в этой гуями забытой деревеньке.

Вот все то, что мы тогда вспомнили, и о чем думали тогда, вне зависимости от того, относилось ли оно к делу, как оказалось позже, или нет.

Во дворце Сиятельного Вана творятся странные вещи. Лань Даосин совершенно явственно чувствует там нехорошее присутствие, но обход всех покоев дворца ничего не дал – источник явно где-то еще. Не пустили почтенного Ланя только в покои сына Вана. А сын Вана вот уже полгода как болеет – говорят, лежит в коме, и никого к нему не впускают. Входит туда только медик, еще кто-то, наверное, тоже, но неизвестно кто. Меж тем, Янь-ван поведал Ланю, что в свитке Чжу Вэйгоу, сына Вана, было записано, что он должен был умереть еще полгода назад – утонуть, плавая на лодке. Но за два дня до этого мальчик впал в кому, и дух его не явился в назначенное время, а Адская Канцелярия и вовсе потеряла его. Нехорошее что-то творится с сыном Вана, очень нехорошее. Настоятель Шаолиня, кстати, побывав во дворце, тоже почувствовал нехорошее, и устроили они всей шаолиньской обителью ход вокруг дворца с традиционными буддийскими пениями, гудениями и статуей Милостивой Гуань Инь. Но присутствие нехорошее от этого не изменилось.

Опять же, история про пояс, подаренный старостой, и исчезнувшего юношу. Пан Ао Жуй, отрада сердца моего, оказался не только отличным спутником и смелым молодым человеком (он в числе первых ринулся к черному человеку, когда тот вытащил меч), но и наблюдательным – он единственный заметил, что на том был красивый расшитый пояс и предположил, что это тот самый человек, о котором рассказывали крестьяне. Мы с Ланем на это внимания не обратили.

И духи повешенных, одинаковые в Танбао и Хэтяне – уж очень они похожи. А Хэтянь и Танбао довольно далеко друг от друга – обычный гуй не путешествует на такие далекие расстояния, а бродит вокруг своего трупа, своих родственников или другого облюбованного места.

Полгода назад в нашу Школу постучалось трое молодых людей – один юноша и две девушки. Были они одеты богато, но изодрана была их одежда. И были они не китайцами – а родом с островов Ва, что на восходе. Они просили крова и защиты, они заплатили за ученичество – и я приняла их. Юноша и одна из девушек были помолвлены, еще одна девушка была служанкой. Чуть позже они рассказали мне, чего опасаются – все их родственники погибли, но злой дух, обозленный на их род, преследует их. Они пришли именно сюда, ибо в этой провинции есть знаменитый монастырь Шаолинь, и они надеялись, что там защитят их от злого духа, преследующего их. Но в Шаолинь их конечно, не пустили. И еще у них есть каменная пластина... В этой пластине заключен дух, но со мной он не стал разговаривать. Преподобный Бань как раз до нашего разговора посетил мою Школу, и ему тоже показали эту табличку. Дух стал разговаривать с ним, но почтенный монах ничего не понял – ибо не знал языка островов Ва.

А четыре месяца назад в наши ворота постучался молодой человек в черном с драконами, вышитыми на груди. С порога он заявил, что хочет почитать нашу библиотеку и вошел внутрь, не желая слушать ни слов приветствия, ни просьб остановиться. Такое поведение показалось нам странным и кто-то попробовал остановить странного гостя, чтобы получить объяснения, но тот без слов выхватил меч и атаковал ученика Школы. Тому пришлось защищаться, другие мастера и ученики спешили ему на помощь, а я, подоспев, почувствовала, что в нем сидит демон и изгнала его. Впрочем, в тот же миг мой ученик перерезал незваному гостю горло. Мы похоронили его по всем правилам фэншуя и воскурили деньги. Но через два месяца он пришел снова. И на сей раз он был гораздо сильнее, мне не удалось быстро изгнать демона, и мастера сражались с ним чтобы убить его. Убив, мы увидели, что и он, и его меч – такой же, каким приходил он в первый раз. Мы решились вскрыть могилу – но и труп, и меч, лежали там, как и положено. Логично предположить, что в ближайшие дни следовало опять ожидать его прихода.

А преподобному Баню не так давно повстречался кто-то непонятный и опять-таки в черном. Назвался он непонятно – не то Момом, не то Номом. И сказал он почтенному монаху, что слышал о нем многое, и мечта у него есть – подружиться с Банем. Бань удивился и сказал, что с удовольствием готов дружить. Но усомнился он в словах собеседника и спросил – что нужно ему от смиренного монаха? Ничего-ничего, только дружба... Удивился Бань и опять спросил – точно ли ничего не нужно тому? Ничего-ничего, что вы, такая радость дружить с почтенным и многомудрым Банем... Вот только малость – не согласится ли Бань, во имя их дружбы провести нового друга в Шаолинь, показать тому монастырь? Конечно, преподобный Бань отказался. И в это момент потерял он сознание а когда очнулся – не было рядом никого, только лес шумел.

А еще один из обитателей дворца – не человек на самом деле. А скорее всего лиса. Но почтенный Лань не может нам сейчас об этом рассказать, ибо обещал судье Ди не распространяться, вот встретиться с ним, обсудит – и, наверное, все нам расскажет. Но это, кажется, не имеет отношения к обсуждаемому делу.

Тоже тревожное известие – как известно, Маленький Архат, друг Ланя Даосина и преподобного Баня, после смерти как бы разделился на две части. Одна его часть вознеслась, а другая, как и положено всякому порядочному жителю Поднебесной, ушла в Фэньду. И вот, полгода назад пришло ему время идти н новое перерождение – в Аду для него присмотрели неплохую судьбу, отправили его туда... Но он исчез. Вообще исчез из всех списков и поля зрения Адской Канцелярии – как не было.

А еще – непонятные убийства в Нинго. Девушку нашли в комнате, запертой снаружи, заколовшейся палочкой для еды – палочка глубоко вошла в ее горло. И совершенно точно девушка закололась сама – но откуда у простой служанки сила и умение, чтобы проткнуть палочкой себе горло? А на полу рядом ее кровью был написан иероглиф Небо – при том, что девушка была неграмотной!

И с судьей Бао не удалось поговорить – он как раз ушел в отпуск. И, говорят, как это ни странно, в раздумьях – не пойти ли и ему на новое перерождение.

Да и мятежник этот непонятный – тоже с полгода назад объявился. Как-то все один к одному складывается.

Рассказав друг другу это все, обсудив не по разу и сдобрив дружескими разговорами, мы решили, что пора нам отправляться в Нинго – ибо решение нашей загадки скорее всего в ванском дворце. Кроме того, мы решили, что Бань и Ло Пон отправятся напрямую в Нинго через почтовую станцию, а мы с Ланем Даосином залетим сперва в Танбао – и я познакомлю его со своими японскими учениками, он посмотрит на странную пластину и если успеет – познакомится с Го Цзуном и старостой Танбао. На том и порешили.

Я взяла Пан Ао Жуя за руку, Лань Даосин привычно залез в чайник и мы полетели над горами-долами в сторону Танбао, к так давно не виденной мной Школе.

В Школе нам были рады. Очень рады.

Лань Даосин побеседовал с юношей-японцем, потом попросил посмотреть на табличку – и углубился в медитацию. Дух заговорил с ним. Сущность даосской и буддийской магии различна, и если Бань говорил с духом, и потому не мог понят его, то Лань Даосин – скорее чувствовал, понимая суть сказанного, но не слыша слов. Поэтому незнакомый язык не явился преградой, и он понял, что дух яростно мечтает вырваться на свободу – больше всего, страстно, и он хочет зла хозяевам пластины – давняя вражда родов. И еще – он очень хочет в Шаолинь.

Последнее заставило нас задуматься. И в этот момент в ворота вошел человек в черном с золотыми драконами на груди.

Он не стал медлить, а сразу направился в сторону библиотеки. Мы последовали за ним, и когда он взял свиток и начал читать – мы встали рядом и спросили его, кто он и что он хочет. Но он не ответил нам. На более настойчивые вопросы он отмахнулся, а когда мы принялись читать заклинание, чтобы иметь возможность поговорить с сидящим в нем демоном, выхватил меч и бросился на нас. Трудно описать, что случилось дальше – ученики похватали мечи, Лань Даосин кричал заклинания, а я отдавала приказы не принимавшим в схватке относительно раненных – их сразу оказалось как-то очень много. У почтенного Ланя дела, видимо, шли не очень хорошо, потому что очень скоро он оказался на полу рядом с раненными учениками. Увидев это, я успела подумать, что пора избавляться от непрошеного гостя кардинальными методами, но не успела подумать о снопе пламени из руки, как показался Тан шифу и быстро прекратил безобразие, творящееся в Школе.

Труп – точно такой же, как и два предыдущих – отнесли в отдельный угол. Двух раненых учеников и Чунь шифу я успела вылечить, Лань Даосин был далек от смерти – киноварная пилюля, как-никак, была уже съедена – но и ему не помешала моя помощь. А вот бедный юноша из Японии уже не нуждался ни в чьей помощи – от его тела осталось только три четверти того, что было у него раньше. Не успели мы оглянуться и задержать его невесту, как она упала ему на грудь (точнее, на то, что от нее осталось), а мгновением позже – вонзила клинок себе в живот. Мы, конечно, слышали, что на островах Ва распространены совершенно дикие обычаи, но никогда прежде не имели возможности наблюдать это... Сообразительнее всех оказался монах Джа – увидев труп девушки, он бросился к ее служанке, но к тому времени, как он добежал до нее – а бежать-то было три шага – перед ним уже оседал еще один труп.

Так в одночасье Школа потеряла троих своих учеников.

Почтенный Лань был слишком слаб, чтобы немедленно продолжить путь, поэтому я уложила его в аудитории для занятий и вскоре присоединилась к нему с преподобным Банем и Ло Поном, за которыми послала на почтовую станцию. И снова обсуждали мы то, что известно нам. А мои ученики вырезали посох и дедушка Ху принес его Ланю Даосину – со всей почтительностью и уважением они просили многомудрого даоса принять их скромный подарок – чтобы не так мешала ему его слабость.

Мы довольно долго просидели под шатром парашюта в нашей учебной аудитории – и снова говорили, говорили и говорили. Рядом сидел Олег, который уже успел снять с себя черную кофту с драконами и теперь просто с интересом слушал. В некоторый момент его рация зашумела и кто-то спросил "Олег, ты где?" – "Я в Школе Каллиграфии, здесь Белый Совет заседает" – ответил Олег. Мы мрачно посмотрели на него. Так и приклеилось к нам это название. Вот только Белый быстро изменился на Рыжий – только Лань из всех нас ходил в белом, все буддисты были в оранжевом, а я – в красном.

Пластинку, к слову, решили пока оставить у Ланя, а меч черного человека – у Баня. Так и ходил смиренный монах потом с мечом под мышкой.

Как только наш друг оправился, мы все поспешили в Нинго, нам не терпелось понять, что же творится во дворце Сиятельного Вана. И так как медлить было уже нельзя, я взяла за руку Ло Пона, Лань залез в чайник, Бань уселся на чайник сверху – и мы полетели.

Над почтовой станцией да стенами Нинго летели гуси-лебеди. Смотрите, люди добрые, зрелище-то какое – буддисты на даосах летят! Так и было. И было это одной и замечательнейших картинок игры :).

Даосин оставил нас в чайной, а сам отправился во дворец, узнавать, что да как.

Здесь, пожалуй, стоит низко поклониться всей чайной Ча Шень, что в Нинго. Нет слов, которыми можно отблагодарить за теплоту и гостеприимство, за ощущение, что есть в городе тихое и безопасное место, где всегда тебе рады. Я уж не говорю о прекрасном чае, которым там угощали.

Вернувшись, Лань сказал, что все гораздо лучше, чем мы могли предполагать. Сиятельный Ван согласен, чтобы мы прошли в комнату его сына и посмотрели на него, и ставит он только одно условие – мы не должны с ним разговаривать. С учетом того, что мы не рассчитывали и на такое разрешение, оно показалось нам просто сказочной удачей. Но, придя во дворец, узнали мы другое – Сиятельный Ван не против, конечно, но – после праздника. А праздник в ванском дворце, как известно, закончится хорошо если к утру.

Но ждать сил не было. Ночь еще только началась и что же – все насмарку? Ждать утра? Совершенно невозможно. Буддисты наши, как и положено их брату, были куда спокойнее, и осознав, что прямо сейчас мы никуда не идем, исчезли в темноте по каким-то другим делам. Мы же с Даосином остались греться у костра в холле дворца и измышлять что-нибудь. Довольно неожиданно холл наполнился людьми, и вот мы уже в центре праздника, неподалеку стоит Сиятельный Ван и какая-то женщина поет ему, все слушают, мне подмигивает ванский повар, а над костром вертятся красные фонарики. Мы потихоньку выбрались из толпы и, отойдя в сумеречный угол дворца, оказались окруженными пятнистыми гуями. И вот, картинка: большой костер, окруженный обитателями дворца, сам Ван стоит в центре, а мы в двух шагах от них оживленно обсуждаем новую идею – можно ли проникнуть в покои сына Вана в виде духов. Мастера толпятся вокруг нас, возбужденно выспрашивают о наших успехах и отвечают... Отвечают, что мы конечно, можем проникнуть куда угодно в виде духов, но не сквозь стены. Это сюрприз для нас. Тогда мы начинаем размышлять, можно ли как-нибудь устроить так, чтобы туда ровно в тот момент когда нам надо кто-то вошел, а потом еще и еще раз дверь открыли – тоже когда нам надо? У дверей охрана... Но зато в покоях сына Вана открыта форточка!

И мы решили так. Сейчас один из нас выйдет из своего тела и отправится в покои сына Вана через форточку, а другой будет прогуливаться в саду рядом с дворцом Вана под этой форточкой. И если вдруг ненароком кто-нибудь решит эту форточку закрыть – он в самом что ни на есть физическом обличье к ней подлетит, пользуясь темнотой, и откроет ее, давая возможность выбраться духу наружу. Вот только хорошо бы найти наших друзей-буддистов, потому что не хотелось бы оставлять тело одного из нас без присмотра. Но Баня и Ло Пона мы нашли в игорном доме семейства Лю, где только что двое представителей этого семейства совершили зверское самоубийство, заколовшись прямо в главном игорном зале. Буддисты как раз вершили обряд – и мы, решив не мешать им, отправились в чайную, где в задней комнате, попросив не тревожить нас, начали свой обряд.

Правда, только мы успели сосредоточиться и прогнать наверх потоки ци, как пришли двое, которым позарез надо было видеть почтенного Ланя. Ничто не могло убедить их, что в данный момент почтенного Ланя тревожить не стоит, так что пришлось выйти к ним. Были это судья Ди и Верховный судья. Они рассказали нам историю, которую, по их мнению, мы обязательно должны были услышать.

Одна женщина (не буду врать, не помню, кто именно) играла в Ма-Джонг с чиновником, заведующим церемониями (возможно, и тут я напутала). В некоторый момент ее партнер вдруг исчез, но фишки продолжали передвигаться так, будто он по-прежнему двигал их. Женщина продолжала играть с невидимым собеседником (редкая выдержка). А после игры она уснула и приснился ей сон. Во сне открылось ей, что Ма-Джонг произошел от гадания, и те фигуры, которые складывались невидимым собеседником – были гадательными. И говорилось, что отгадка тех зловещих событий, что происходят в Нинго, лежит в центре Шаолиня, а чтобы отгадать ее, нам совершенно необходим благородный муж конфуцианских убеждений.

Рассказав это, почтенные судьи с удивлением уставились на нас с Даосином, а мы не могли удержаться – и хохотали так, что стены сотрясались и пол ходил ходуном. Шаолинь и так уже был очевиден – и этим оно было забавно, но то, что нам нужен конфуцианец, в то время как имеются два даоса и два буддиста, почему-то окончательно лишило нас выдержки. В тот момент в чайную вошли Бань и Ло Пон. Они посмотрели на нас и понимающе пожали плечами – "словили У". И пошли пить чай.

Поблагодарив судей и рассказав друзьям о нашем плане, мы вернулись в заднюю комнату чайной и закончили начатый обряд.

Это был лучший даосский обряд, проведенный нами на игре. И единственный, который никто кроме нас почитай не видел. Мы медитировали, гоняли ци во все стороны, дули и дышали, звенели, крутили, бренчали, а потом, разошедшись, я била в тамтам, а Лань Даосин плясал и скакал, развевая полы и рукава во все стороны и замирая в самых немыслимых позах.

Потом дух Ланя полетел искать вышеозначенную форточку, Бань остался в чайной караулить его тело, а я с Ло Поном и примкнувшим к нам Верховным судьей (мы размышляли, не принять ли его в нашу компанию в качестве благородного мужа конфуцианских убеждений) отправились осматривать ванский парк. Надо признать, что было достаточно темно, чтобы с трудом различать осматриваемые нами деревья, но это позволяло предположить, что если мне придется лететь к форточке – то и я буду не так заметна.

А еще было довольно холодно. И вообще. И летучие мыши кричали. И вот – ночь, ветер с реки (а по игре так со стены, по всей видимости), по ванскому парку прогуливаются многомудрая настоятельница Школы Каллиграфии, почтенный монах из Тибета и государственный чиновник ненизкого ранга. Под открытой форточкой сына Сиятельного Вана – и все на эту форточку поглядывают. Ло Пон был невозмутим как всегда, а вот Верховный судья стоял, двумя руками вцепившись в меч и причитал: целый день сидел я в канцелярии, все делал как положено, обязанности свои государственные изо всех сил исполнял, мне бы сейчас в чайной сидеть или жену искать, а чем я занимаюсь?? Что я тут делаю? Я ему говорю – да что же вы, почтенный, так в меч-то вцепились? Только внимание к себе лишнее привлечете. А он в ответ – да греюсь я! Греюсь!

Вечером мы сидели в чайной и обсуждали увиденное и услышанное.

– Моей бестелесной оболочке удалось связаться с ним.

– И чего он хочет?

– Непонятно, утверждает, что ему нравится здесь.

– Кто он?

– Он не похож ни на что известное мне, и это точно не человек.

– Быть может, есть смысл называть его демоном?

– Нет, это не человек – у него не человеческая логика, но и не демон тоже.

– Зачем он здесь?

– Он только говорит, что ему здесь нравится. Мы предлагали ему помощь в поиске его мира, он отказывается.

(цитата из отчета Мириан)

Я не сразу смогла покинуть Школу, так что сначала Ланю Даосину было отправлено письмо, в котором я рассказывала о том, что успела узнать тем утром. Во-первых, к нам в Школу приходил новый староста Танбао – он с увлечением рассказывал мне о своей религии. О боге Моме. Кроме того, мой выпускник, которого я просила узнать, кто имеет доступ в покои сына Вана, сказал мне, что ему не удалось незаметно пронаблюдать за дверьми, ведущими в эти покои, но зато он слышал, что вчера туда кто-то вошел и громко беседовал там. Кто-то громко говорил. А кто-то – говорил так, как тяжело больной человек, с ахами и охами. А потом случилась суматоха, выставили стражу, и оттуда вынесли кого-то – чуть ли не труп. Что-то было еще в этом письме, но, думаю, оно сохранилось у Джерри.

Потом было еще полдня – довольно несуразных. Мы болтались по Нинго, по дворцу, чайной... Бесконечно сидели мы на бревнах перед дворцом – на площади было очень жарко.

Мы беседовали с духом убитого дворцового лекаря. А потом во дворец ворвались крестьяне с оружием. Я велела духу оставаться в этой комнате, пока я не вернусь и не отпущу его – и мы вышли в коридор.

По коридору ванского дворца бежали крестьяне с мечами. Они кричали не своими голосами и убивали, убивали всех, кого встречали и у кого на шапке видели уши.

– Бей чиновников! Вон там еще один! Бей их!

Мне было страшно. Но вперед шел Лань Даосин, прямо на мятежных крестьян – и кричал на них:

– Прекратите убивать! Слышите, вы! Прекратите – убивать!

И крестьяне не тронули его.

А мое сердце наполнилось уверенностью, и из него ушел страх. Я знала, что я должна делать и видела, что нет ничего страшного в том, чтобы делать, что должен.

Но тут крестьяне увидели судью Ди, и дворец наполнился их воинственными криками.

– Вот он! – Кричал один из них. – Вот тот, кто приговорил к смерти твоего сына!

– Правда? – Переспросил главарь этой мятежной банды. – Это правда?

– Как звали твоего сына? – И услышав ответ и посмотрев в своих свитках, судья Ди, не отступив ни на шаг, посмотрел в ненавидящие глаза вооруженного человека. – Да. Это я вынес такой приговор. Твой сын был преступником и был казнен.

– Встань на колени и я отрублю тебе голову, как это сделали с ним!

А я стояла между ними и знала, что сделаю все, чтобы крестьянин не убил судью – как минимум сейчас. Нам казалось, что судья может помочь нам в нашем деле.

Но тут появился Сиятельный Ван.

Мы вошли в покои сына Вана и только тут я заметила, как нас много. Там были я и Лань Даосин, патриарх Шаолиня, преподобный Бань, Ло Пон и Верховный судья. Вдова Сиятельного Вана тоже пришла и все время, пока мы разговаривали с тем, кто был внутри сына Вана, стояла у нас за спинами.

Как выяснилось сильно позже и совсем не по игре, сын Вана не был ее сыном, это был ребенок, которого она нашла у совсем чужих людей, вырезав их до третьего колена. Я не знаю точно этой истории, но суть в том, что если бы во время разговора это вдруг выяснилось – она убила бы нас без сожалений на месте.

Патриарх, Лань Даосин и я беседовали с... я не знаю слов для этого, поэтому буду называть его демоном. Но он не был демоном, не был и человеком. Он был непонятен нам. Непонятен и чужд. Он говорил с нами без особой охоты, но и без неприязни. Наш мир – иллюзия, говорил он (самое удивительное, что патриарх Шаолиня пытался с этим спорить). А он хочет выиграть. Нет, он не может нам объяснить, мы не поймем. Это игра, да, очень интересная игра, ему очень нравится. А что мы можем рассказать про Лабиринт Манекенов? Зачем? Ему нужно пройти этот Лабиринт. Конечно, он пройдет этот Лабиринт, ведь у него бесконечное количество попыток. Он немножко схитрил, но в целом играет почти по правилам. Если он пройдет Лабиринт Манекенов – он выиграет. Да, он знает Маленького Архата. Да, он такой же и оттуда же. Да, он знает, что с ним случилось – он убрал его, чтобы тот не мешал играть. А сколько чиновников во дворце? Какие ранги бывают? Нет, он не перестанет играть, это очень интересно. Мы не можем ему помешать. И изгнать мы его не можем. Пробуйте. Вот видите, ничего у вас не получится.

Патриарх Шаолиня плюнул в сердцах:

– Ты не пройдешь Лабиринт Манекенов, мы не пустим тебя туда!

А меня не покидало ощущение, что мы могли что-то узнать, что-то очень важное – но не просили об этом.

Я, Сяо Дафэн, вряд ли когда-нибудь забуду этот вечер. Вечер, когда мы перелетели стену Шаолиня и опустились во дворе – я, держащая за руку Верховного судью провинции Нинго, чайник с Ланем Даосином, принесший еще и Ло Пона, будущая ученица Ланя Лао Кунъэр с преподобным Банем, появившийся как всегда будто ниоткуда сын Змееныша Цая и спешащий нам навстречу патриарх Шаолиня.

Я решила не идти в Лабиринт. Я далеко не так ловка и боялась, что буду обузой и помехой. Но видит Небо, как я хотела бы пойти со своими друзьями.

Сколько у тебя хитов? – спросил меня настоятель. – Не пойдешь!

Мне было жутко. И очень хотелось пойти со всеми. И безумно не хотелось мешать. И еще я думал не пойти ли туда в виде духа, но сказали что нельзя – и я поверила, решив не проверять.

Бань, разминающийся со своим "трехзвенным цепом", и Лань, шепчущий заклинания, его ученица – она, очевидно, тоже не шла – сидящая в медитации. А я рисовала амулет для Ланя Даосина. И вот патриарх пригласил нас всех в храм – помолиться. Мы вошли туда и сели, все молились, а мы с Ланем сидели ближе ко входу, почтительные к чужой вере.

А потом они стали выходить по одному и входить в Лабиринт...

Мы ждали – долго-долго. Сидели и ждали, смотрели друг на друга и думали о тех, кто был там. И тут мы услышали гул. Гул шел откуда-то из самого сердца Шаолиня и нарастал, нарастал...

Девушки начали гудеть по-буддистски. Было уже невозможно различить, где гудят девушки а где – нутро Шаолиня.

И вдруг – раздался невероятный грохот, мои друзья высыпали откуда-то, и тот же миг посреди двора вспыхнуло пламя, а на его фоне появился черный силуэт – человек в черном с золотыми драконами на груди смотрел на них и зло хохотал.

– Уходи! – Кричал Лань.

– Вы не помешаете мне!

– Ты не пройдешь туда! Попробуй сделать еще шаг!

И он сделал еще шаг. А потом они схватились – из их рук бил огонь, во все стороны летели искры, пламя шипело о стены и пол Шаолиня. Лань отлетел, а потом – сплошной клубок из тел, огня, мечей... И вот черный лежит на земле.

Я бросилась лечить их – если уж больше пользы от меня немного. Плох был Лань, второй раз за день я вылечила патриарха, но преподобный Бань – когда я бросилась к нему, он был уже мертв. И пока я отходила от этого потрясения, он начал медленно таять, таять... И вот, был Бань – и нет Баня.

Так и был побежден Черный Хакер, который играл в мир Желтой пыли.

На обратном пути в Нинго у меня уже не было сил, чтобы лететь самой. Поэтому я сидела на чайнике Ланя Даосина – и мы выписывали мертвые петли над почтовой станцией. Вот так!

Эпилог. Сказка о несбывшемся и нерассказанном

Было еще многое. И многого – не было.

Я очень рассчитывала поиграть в Ма-Джонг. Был он и у нас в Школе, и наши повара с монахом и еще кем-нибудь – часто играли в него вечерами.

Не вышло посетить ни одной чайной церемонии, хотя очень хотелось. Ранди приглашала меня к себе – запросто так. В гости.

И опиумокурильню...

Был дедушка Ху с именем, означающим "чайник-оборотень-помощник". Но так и не получилось ему быть моим оборотнем-помощником...

Не рассказала я о моей чудесной ученице Лиу Лиу – Лильсла была замечательной, она не только училась так, как я могу только мечтать о моих учениках, но и учила других, когда меня не было – в частности когда пришли войска Вана арестовать Го Цзуна, она как раз читала лекцию...

И многое, многое другое... Ведь это правда был – мир. Мир Желтой пыли. В котором мы жили, в отличие от Хакера, который – играл.