А Ерти с почтовой станции
Ксения Строева (Артемка), Москва

Рассказы с почтовой станции

часть первая

Необходимый комментарий: большинство рассказов А Ерти – это пересказ ходивших на игре слухов, сплетен и откровенных выдумок. И я, и мой персонаж – мы обе знаем, что на самом деле все было не так, но... А Ерти казалось, что ее вариант забавнее, а мне кажется, что другим игрокам будет небезынтересно узнать, какие именно сплетни ходили о них в игровой реальности.

О путях просветления

Некий монах, по прозванию Бородатый Цунь, блуждая однажды, как облако на закате солнца, забрался очень глубоко в горы, туда, куда редко вели людские следы. Бамбуки нависали там густой сетью, так что картина получалась мрачная, как дурной сон. Однако Бородатый Цунь все шел и шел вперед, и когда наступила полная темнота, он оказался в небольшой деревеньке. Крестьянин – хозяин крайнего дома – с радостью предоставил монаху приют. А была у того крестьянина молодая жена, которая болела странной хворью и уже давно не вставала с камышовой подстилки. Крестьянин сказал о ней монаху и спросил, не может ли тот чем-нибудь помочь. Бородатый Цунь в ответ немедленно принялся возносить молитвы.

– Что вы делаете? – спросил его муж больной.

– Я молюсь о здоровье твоей жены и всех живых существ в мире, – ответил Бородатый Цунь.

– Вовсе не надо молиться о здоровье всех живых существ в мире! – воскликнул крестьянин. – Достаточно будет, если вы помолитесь о здоровье моей жены.

– Но ведь, – сказал монах, – чем больше живых существ помяну я в молитве, тем она будет сильнее.

– Тогда, конечно, дело другое, – сказал крестьянин, – но об одном вас умоляю, благочестивый милостивец: уберите из своей молитвы хотя бы соседа моего. Уж больно вредный у меня сосед!

Как по-вашему, что должен был сделать монах?

Автор этих строк умолчит о его поступке; но доподлинно известно, что на следующий же день в ближайшей обители Бородатому Цуню была выдана официальная гуада о просветлении.

Откуда взялось слово "инфляция"

Дело было в ночь осенней лунной полноты, где-то около часа мао. Прекраснейшая госпожа Лао Кунъэр, жена чиновника шестого ранга Лао Линя, розовеющая, как лотос в свисающих каплях росы, следовала вместе со своими приближенными во "двор погружения в созерцание" и оказалась на почтовой станции. Как известно всякому, кто когда-либо путешествовал, на почтовых станциях с путников взимается пошлина согласно императорскому указу. Госпожа Лао Кунъэр безусловно чтила Сына Неба и ни за что не желала бы поступить несообразно с его волей, однако вот беда: оказалось, что она забыла взять у мужа денег на дорогу.

– Что же делать? – спросила Лао Кунъэр у чиновника Вэй Яна, совмещавшего в то время должность смотрителя дорог с должностью смотрителя почтовой станции.

На что Вэй Ян ответил:

– Доброе мое сердце подсказывает мне, что иногда можно отступить от буквы закона, если, конечно, при этом оставить неприкосновенным его дух. Думаю, что вы, госпожа, раз уж нет при себе наличных, можете расплатиться какой-нибудь вещью аналогичной стоимости или, знаете, какой-нибудь услугой.

Тогда Лао Кунъэр произнесла заклинание – и вот, взяв за руку чиновника Вэй Яна, взмыла с ним в воздух! Произошло это столь стремительно и неожиданно, что все на почтовой станции сперва замерли от изумления. А потом поднялся переполох.

Лекарь Пэн Цзюань первым делом кинулся глотать пилюли. Младшая посудомойка Ним Лян от страха сделала попытку спрятаться под глиняными мисочками.

– И-и-и! – визжал от ужаса и восторга юный Ю Кай, который лишь недавно пришел в охранное агентство Сяо Суня из маленькой глухой деревушки.

– Фля... – выдохнул молодой Тай Лунг, который был в охранниках несколько дольше и уже успел научиться подобным словам.

– Ц-ц, – только и поцокал языком бывалый Сяо Сунь, глава охранного агентства "Скатертью дорога".

Почтеннейшая предсказательница Ши Айлинг, известная своей житейской мудростью, бросилась спасать любимый чайник – потому что летают тут всякие, а потом чайников недосчитаешься.

– И я! И меня тоже! Я тоже хочу летать! – кричала, глядя в ночное небо, А Ерти – та, что побывала на этой почтовой станции во всех должностях от исполняющего обязанности чиновника до посудомойки включительно.

Так все они удивлялись и суетились, пока Лао Кунъэр вместе с Вэй Яном не опустились на землю.

– Воистину, это было прекрасно! – рассказывал Вэй Ян. – Полная луна, благоуханный ветер, мерцание Серебряной Реки! Красота мира будто желала выйти за пределы возможного!

Лао Кунъэр, опустив голову и потупив глаза, скромно выслушивала похвалы своему искусству; однако, когда А Ерти стала проситься полетать, отказала ей, сказав так:

– Мудрость не должно растрачивать по пустякам.

Благодарный Вэй Ян немедленно уладил для Лао Кунъэр вопрос с денежной пошлиной, сказав:

– Полет стоит того!

А младший составитель летописей Сиятельного Вана, проезжавший вскоре через ту же почтовую станцию, записал все произошедшее, а явлению, когда денежные знаки обесцениваются, и их, можно сказать, заменяют собою ветер и полет, дал название по первым вырвавшимся у наблюдателей звукам: "И – Фля – Ц – И я".

О любви и смерти

Рассказывают, что у Сиятельного Юнь-вана, правителя той области, где расположен известный монастырь Шаолинь, был сын, прекрасный собою юноша. А еще у Сиятельного Юнь-вана были враги, и главный из них – злодей Го Цзун.

Случилось так, что сын Вана заболел неизвестной болезнью. Он потерял сон и аппетит и лежал, слабый, но полный невинной прелести. Блистательная Цзинчжу пролила много-много слез, охваченная жалостью к ставшему хрупким телу сына. Однако была она женщина не только тонко чувствующая, но также мудрая и решительная, и потому она из опасений, что враги, воспользовавшись болезненным состоянием наследника, попытаются его убить, приказала удесятерить охрану около покоев сына и запретила пускать к нему кого бы то ни было.

Затем она стала приглашать во дворец прославленных лекарей, просветленных монахов, а также ученых, колдунов, гадателей и прочих, кто смог бы помочь сыну Вана. Однако болезнь оказалась такого свойства, что ничто не помогало. Цзинчжу была в отчаянии.

Между тем во дворце жила молодая девушка, и хотя была она всего лишь служанкой, красота ее была такова, о которой в свое время было сказано, что она может губить целые города. Как-то раз, проходя по надобности мимо комнаты сына Сиятельного Вана, она заглянула в щелку и увидела этого прекрасного юношу. С тех пор проникла в ее душу любовь к нему!

И вот эта девушка вспомнила древнюю легенду, повествующую о том, как прекрасная дева спасла своего возлюбленного от болезни, дав ему выпить лунный чай; а тот лунный чай надлежит готовить в ночь полнолуния из трав, цветущих только при луне.

Тогда молоденькая служанка пошла ночью в горы и, хотя и наколола себе ноги так, что кровь темнела на ее "мчащейся по волне", набрала нужных трав. Затем, свершив положенные обряды, она села смешивать чай.

Однако шпионы коварного Го Цзуна пронюхали про это дело и, не желая, чтобы сын Юнь-вана был исцелен, убили девушку ножом.

Да будут прокляты они, погубившие беззащитную красавицу и такую умницу, в мире исключительную! Такое злодейство увидишь разве один раз в тысячу лет.

Расследование судьи Ди

Почтеннейший Лао Хуаньча рассказывает, что в Нинго, в какое бы время он ни прошел мимо Зеленого терема (того самого, где у входа висит известного цвета фонарь), всегда бывал Зеленый терем закрыт, а на дверях висела табличка, искусно написанная и гласящая: "Переучет".

Лао Хуаньча был изрядно расстроен таким оборотом дела, ибо по натуре он был человек веселый, любил посмеяться, выпить хорошее вино и подержать на коленях певичек. И вот, когда табличка "Переучет" сменилась не менее искусно выписанной табличкой "Санитарный день", сердце его не выдержало. Решил он подать жалобу известному своей справедливостью и неподкупностью судье Ди Ляо, занимавшему в Нинго пост Судьи Расследователя. Хорошо знал Лао Хуаньча, что судья по характеру своему ни одно прошение не оставлял без внимания.

Судья Ди принял, так сказать, слова "кисти-ножа" и прочел их со вниманием. Затем, поразмыслив, он сказал:

– Дело это такого свойства, что требует расследования на месте.

Сказав так, он собрался и отправился из канцелярии прямиком в Зеленый терем, а Лао Хуаньча следовал сзади. И видел Лао Хуаньча, как вошел судья Ди в вожделенные двери, и они закрылись за ним. И видел он также, как через час вышел почтенный судья из Зеленого терема, поправляя на себе штаны и заново закладывая складки халата.

– Проведенное расследование показало, – провозгласил он, – что жалобы необоснованы, что здесь все работает, и замечательно работает!

Ободренный такими словами, Лао Хуаньча также зашел в двери Зеленого терема. Его там встретили и любезно спросили:

– А есть ли у вас, почтеннейший, сто вэней?

– Нет, – ответил тот, проявив в этом ответе благородную искренность и честную открытость.

– Извините, почтеннейший, но в таком случае у нас – переучет.

И Лао Хуаньче пришлось удалиться.

О призраке самоубийцы

Говорят, что давным-давно (триста лет назад или, может, побольше) в Танбао жила девушка. Она с детства отличалась красотой и привлекательностью; ее тонкое, одухотворенное изящество было совершенно исключительным. Отец с матерью любили и ценили ее. Когда искали за нее посвататься, они тут же предоставляли дочери выбирать самой. И она выбрала себе студента школы каллиграфии, бедного, но статного, рослого по виду и по фигуре. Молодые люди обменялись клятвами и дали друг другу подарки в знак вечной любви.

Но увы! Однажды студент-каллиграф на прогулке увидел девушку из семейства Лю (как известно всем, Лю – очень древнее и многочисленное семейство, и уже тогда они жили в Хэтяне). У девицы Лю было прекрасное лицо, и студент внезапно почувствовал, что в нем родились любовь и обожание, опутавшие его, как кокон. Поскольку Лю он тоже был не противен, тут же выбрали счастливый день и быстро совершили все обрядности.

Когда же покинутая возлюбленная узнала о вероломстве своего жениха, она стала невесела. Все время молчала и лила слезы. Потом перестала принимать пищу, целыми днями только и делала, что лежала уткнувшись. А потом вдруг встала, ушла в леса между Танбао и Хэтянем и там удавилась.

С тех пор ее призрак нет-нет да появляется то в Танбао, то в Хэтяне. В Танбао призрак является молодым мужчинам – появится, прикоснется холодными ладонями, напугает до судорог и исчезнет. Не щадит этот призрак даже чиновников! В Хэтяне же призрак точно так же пугает молодых девушек из семейства Лю (потому что семейство Лю, как известно всем, до сих пор живет в Хэтяне). Даосы и колдуны неоднократно пытались этот призрак прогнать, и прогоняли, но только вот лет через пять-десять призрак появлялся опять. Геоманты твердят, что так будет, доколе для удавившейся девушки не будут совершены правильные погребальные обряды. Но никому не ведомо то место, где покинутая возлюбленная приняла смерть, да и имя ее люди давно и прочно забыли.

Потому все и продолжается по сей день.

Автор этой странной истории скажет так:

"Стократно достойна сожаления та девушка, которую предает возлюбленный! Но триста лет после его коварства портить жизнь ни в чем не повинным людям – это, знаете, большое свинство."

Поиски соли

Как-то раз, незадолго до праздника "двойной девятки", на почтовой станции поднялась ужасная суета. Все искали соль.

Началось все с того, что Ним Лян, варившая рис, обнаружила, что в сундуке для приправ не хватает соли. Она пожаловалась А Ерти, а та подняла на ноги всех остальных.

Сначала обыскали кухню. Нашли приправы, нашли сою, нашли тростниковый сахар – но соли не нашли. Оставалось только развести руками и воскликнуть:

– Соли нет!

Обыскали общий зал для постояльцев:

– Соли нет!

Мудрая гадалка Ши Айлинг обыскала свой павильон, в котором принимала посетителей; о, там было множество невероятный вещей, но соли там не оказалось. Сяо Сунь осмотрел будку охранного агентства, но тоже вынужден был сказать:

– Здесь соли нет!

Затем посмотрели в спальнях для постояльцев и в амбаре:

– Соли нет!!

Наконец приступили к павильону Пэн Цзюаня, местного лекаря. Пэн Цзюань спокойно сидел там; и там же была соль.

– Я взял ее для опытов, – пояснил лекарь, – я хочу изобрести лекарство от лени. Но больше она мне не нужна, так что забирайте.

– Но почему же ты не откликнулся, когда все кругом восклицали, что соли нет??? – воскликнули все в один голос.

А Пэн Цзюань сказал удивленно:

– Зачем же я буду кричать, что соли нет, когда соль есть?

Таков уж был Пэн Цзюань.

О наставлениях предков

Семейство У издавна считалось в Нинго странным. Не случайно, ох не случайно госпожа Лао Кунъэр, жена управляющего церемониями при дворе Юнь-вана почтенного Лао Линя, известного в дружеских кругах как "чиновник, желавший странного", подобрала для мужа вторую жену именно из семейства У. Знала мудрая Лао Кунъэр, что такая "клеевая скрепа" обеспечит мужу странную жизнь и народит странных детей.

Самым же странным в семействе У был У Хуан. Был он великим колдуном и имел длинные белые-белые усы, спускавшиеся на грудь. Однако, он уже много лет как умер.

Как-то раз У Чжанлун, внук великого У Хуана и искусный геомант, прибирал на могиле деда. Согласно обычаю, он закончил сжиганием жертвенных денег, после чего хотел устроить обед. Но когда дым от бумажных денег поднялся над алтарем на фут, У Чжанлун услышал знакомый кашель.

– Дедушка! – закричал У Чжанлун и сделал почтительный поклон.

И в душистом дыму послышался голос:

– Дурень! Твой младший брат талантливо пишет стихи, а ты все еще не обратил это его качество на пользу семейству! Пойди, вели брату написать поэму в честь Сиятельного Юнь-вана, правителя нашей области, и нижайше поднести ему! Тогда Юнь-ван обратит внимание на наше семейство, и будут вам от того неисчислимые выгоды.

– Все сделаю и ничего не забуду! – воскликнул У Чжанлун.

Уже совсем рассеивался дым, и последнее, что услышал геомант, было:

– Все-то вас, молодежь, учить надо...

И на этом знакомый голос замолк. У Чжанлун, весь растроганный, пролил слезу, а потом побежал домой и приказал брату немедля засесть за поэму.

Затем поэма была поднесена Вану, и все вышло так, как предсказывал дух дедушки.

Предки некоторых людей даже после смерти не оставляют их своими советами.

Лю и разбойники

В нынешний год на дорогах вокруг Нинго стало необычайно много разбойников. Иные люди, опасаясь широких проезжих дорог, выбирали глухие тропы через леса и горы – но даже и там разбойников было необычайно много.

Случилось так, что крестьяне из Хэтяня везли по дороге много мешков риса, чтобы сдать их в Нинго сборщику налогов. И вдруг из-за густых кустов на них выпрыгнули лесные братки, люди свободные от всяческих предрассудков и совершенно несдержанные; а лица свои братки замотали темными платками. Ловко орудуя кистенями и короткими мечами, они оглушили всех крестьян, кроме одного. А последнему разбойники сказали:

– Если ты не повезешь теперь рис туда, куда мы укажем, мы убьем вот этих вот твоих друзей-приятелей!

Крестьянин пришел в содрогание и сказал:

– Почтенные господа, я сделаю все, что вы хотите!

Тогда лесные братки бросили оглушенных в заросли дикого бурьяна и велели крестьянину везти рис в игорный дом Нинго, ибо были они люди с огоньком и подвержены азарту.

Но, к своему несчастью, они не знали, что ограбленные ими крестьяне были из семейства Лю. Не знали они также, что владелец игорного дома в Нинго – тоже из семейства Лю (воистину, это самая многочисленная семья в нашей провинции!).

Конечно же, крестьянин Лю улучил время и шепнул своему родственнику об истинном происхождении того риса, на который хотели сыграть разбойники. И конечно же, владелец игорного дома шепнул пару слов своему крупье (который, кстати, тоже был Лю), после чего неудачи в игре хлынули на лесных братков, как родник или фонтан.

Так имущество Лю было возвращено в семью.

Автор же этих записок скажет так:

"Хорошо, когда в беде тебя выручают родственники; ну, а если нет? Чтобы не подвергаться опасности нападения, пользуйтесь услугами охранного агентства "Скатертью дорога"!!"

О способах составления летописей

Известно всем, что около года назад в нашу провинцию с севера пришел странный человек в сопровождении большой армии. Он захватил городок Танбао и объявил себя настоящим истинным верным Императору Ваном, который и должен править здесь согласно бесспорным династическим правам. А звали его Го Цзун.

Известно также, что пока в Нинго выясняли его династические права и прикидывали мощь его войска, мятежник поживал в Танбао в свое удовольствие. Часто собирал он своих воинов и совершал набеги по окрестностям. Иногда в таких путешествиях его даже сопровождали домочадцы.

И вот однажды все они оказались на почтовой станции и решили там немного отдохнуть. Между делом Го Цзун купил у почтенной Ши Айлинг жбан медового вина. Открыл его: аромат замечательный, ударяет в нос до умопомрачения! Налил чарку и предложил своей тетушке, госпоже Чжон Йонлинь, а сам выпил только вторым. И всеми было замечено столь похвальное почтение к старшим.

Вскоре после того А Ерти предложила Го Цзуну овсяных лепешек. Но тот сказал:

– Вот если ты попробуешь сперва сама, знаешь, эти лепешки, и я буду уверен, что они не отравлены, тогда возьму!

И тогда все задумались: а действительно ли в случае с медовым вином Го Цзун проявил почтение к тетушке? Или же он проверял, нет ли отравы?

Присутствовавший в то время на почтовой станции младший составитель летописей Сиятельного Вана записал обе версии, сказав так:

– Как есть Го Цзун мятежник и преступник против законной власти, то он, конечно же, некультурно проверял на пожилой госпоже, не отравлено ли вино... Но если вдруг случится так, что Го Цзун захватит власть в провинции и Сын Неба его признает, тогда, конечно, он в данном случае проявлял благородную сыновнюю почтительность и уважение.

Вот так, оказывается, пишется история!

О качестве капусты

Один торговец, имя которого было Чжань Бардак, приехал как-то в Хэтянь продавать там капусту. Однако в Хэтяне его ждало в высшей степени обидное разочарование: крестьяне не хотели у него ничего покупать.

– На что нам, скажем прямо, гнилая капуста? – говорили они и смеялись.

– Я могу привезти наилучшую морковку из Бэйцзина, – предлагал Чжань Бардак.

– Нам хватает того, что растет на наших огородах, – отвечали ему.

Тогда торговец впал в отчаяние и закричал:

– Но что же вам нужно?

И ему ответили:

– Нам нужен преподобный Бань. А он, хоть и обещал зайти в нашу деревню, все медлит с появлением. И если ты приведешь к нам этого достойного монаха, мы, пожалуй, и капусту гнилую у тебя купим.

С тем Чжань Бардак и отбыл из Хэтяня. А по дороге он раздумывал, как ему быть дальше. Искать преподобного Баня – трудно, не искать – останешься без рынка сбыта. В конце концов решил искать.

Но сперва он остановился на почтовой станции, и, подкрепляя свои силы горячим чаем, горестно рассказывал всем, кто желал его слушать, о том, как его приняли в Хэтяне. Рассказ же свой он со слезами завершал так:

– Что они не любят капусту – в этом нет ничего позорного. И что им нужен преподобный Бань – это тоже можно понять. Но почему, почему же они сказали, что моя капуста – гнилая???

О том, как Сяо Сунь и А Ерти были в Нинго

Госпожа Чжон Йонлинь, большая ценительница изящной литературы, некогда укорила автора этих рассказов в недостатке нравственного содержания. Смиренно принимая упрек, автор ныне собирается писать рассказ с несомненной высоконравственной моралью, которая будет заключаться в том, что порок всегда бывает наказан.

Итак, незадолго после того, как в мерцающем небе пролетел к югу клин буддийских монахов верхом на даосах (каковое зрелище накрепко впечаталось в память всех обитателей почтовой станции), Сяо Сунь и А Ерти собрались вдвоем в Нинго: во-первых, потому, что Сяо Суню нужно было продлить разрешение на ношение оружия у главнокомандующего войсками Вана, во-вторых, потому, что старший составитель летописей велел А Ерти принести ее записки в библиотеку Вана, а в-третьих, потому, что Сяо Сунь и А Ерти собирались пожениться, и им просто хотелось погулять вдвоем.

Прибыв в столицу провинции, оба направились сперва ко дворцу Сиятельного Вана. Это было прекраснейшее здание из белого камня, изукрашенное росписями и резьбой, – воистину, о таком дворце следует говорить словами древнего поэта Ван Цзяна, создавшего некогда сборник "Сто песен о дворце"!

Однако в этом потрясающем всякое воображение здании Сяо Суню и А Ерти было сказано, что старший составитель летописей Сюань Чжидань отсутствует уже долгое время и неизвестно, когда он вернется. Весьма удивленные, посетители вышли из дворца. На дворцовой площади они встретили свою старую знакомую Лю Мэй, и в дружеской беседе с нею выяснилось, что почтеннейший Сюань Чжидань проводит время в игорном доме, выигрывая у начальства свое жалование за четыре года вперед.

Простившись с Лю Мэй, Сяо Сунь и А Ерти направились к главнокомандующему войсками Вана Лан Таю. Но не успели они дойти до городской стены, где, по слухам, тот находился, как увидели храброго Лан Тая, тигриной походкой направляющегося в чайный домик за руку с прелестной девушкой. Сяо Сунь и А Ерти с почтением подошли ближе и увидели, как те закрылись в отдельном кабинете.

– По всему видно, что в Нинго нынче принято развлекаться, – сказал Сяо Сунь. – А мы чем хуже?

Порешив так, они пошли по улицам, разглядывая вывески. Первой им попалась вывеска чайного домика Ча Шень.

– На почтовой станции, знаешь, – сказала А Ерти, – я целыми днями подаю посетителям лапшу и чай. Прости меня, но я этот чай уже видеть не могу!

Пошли они дальше и увидели павильон астрологов и гадателей.

– Тетушка не простит мне, если я пойду за предсказаниями к кому-нибудь, кроме нее, – заметил Сяо Сунь. Ведь его тетушка была не кто иная, как Ши Айлинг, гадалка, известная на всех дорогах от Хэтяня до Шаолиня.

Тогда Сяо Сунь и А Ерти пошли еще дальше и увидели Зеленый терем.

– Накануне нашего "соединения чаш", – сказала А Ерти, – я тебя, любимый, туда не пущу!

Еще дальше они увидели игорный дом.

– Что мы там забыли, – сказал Сяо Сунь, – если хозяин этого заведения давно уже открыл филиал на нашей почтовой станции!

Так шли они, шли, наконец дошли до опиекурильни и решили, что это дело им подходит. Взялись за руки и прошли за занавес.

А в опиекурильне было удивительно. На бамбуковых циновках лежали люди, задыхающиеся от хохота, в центре комнаты стояла лампа-коптилка, пахнущая роскошно и прекрасно, и тут же сидел распорядитель писем Вана Чжао Ю и вел неосторожные разговоры. Говорил же он так:

Я всегда догадывался, что дым от нашей опиекурильни ветер относит прямо на дворец, но недавно я убедился в этом окончательно – когда узнал, что конкурс каллиграфов назначили на одиннадцать часов вечера!

К Сяо Суню и А Ерти подошла хозяйка, Сюй Духуа. Она устроила их на циновках, помогла выбрать сорта опиума и рассказала о том, что она вдова, так как муж ее умер. Нимало не горюя и не тоскуя, она поведала, что все клиенты опиекурильни теперь напоминают ей покойного мужа: такие же тихенькие и бледненькие.

"А не делаете ли вы с ними того же, что и с вашим покойным мужем?" – хотела спросить А Ерти, но не спросила. Глаза ее закрылись, и она погрузилась в грезы, странные и ужасные.

Между тем в притон наслаждения ворвались стражники. Они схватили и увели с собой старшего сборщика налогов Гао Шаньла, автора записок "О главном" и прославившегося впоследствии "Доклада о лапке пекинеса".

– Если тебя казнят, умри красиво! – закричала ему вслед госпожа Сюй Духуа. Но, наверно, она все же не хотела, чтобы он умер, потому что, обратившись к Чжао Ю, она тут же попросила:

– Котик, ты бы похлопотал...

Почтенный распорядитель писем с готовностью хлопнул в ладоши.

– Нет, котик. Ты за него похлопочи!

Чжао Ю захлопал в ладоши быстро-быстро.

Госпожа Сюй Духуа стала лицом похожа на землю и закричала:

– Котик! Ты к Вану пойди!

Чжао Ю вскочил и убежал из опиекурильни.

"Во дворец отправился хлопать", – понял Сяо Сунь и тоже погрузился в видения.

Когда же Сяо Сунь и А Ерти очнулись от ароматных грез, Гао Шаньла уже снова был в опиекурильне. Его лишили должности старшего сборщика налогов и понизили в ранге на ступень, и он с особым тщанием потребовал, чтобы Сяо Сунь и А Ерти расплатились за опиум.

– Стоило отлучить его от должности, как он сразу же стал интересоваться сбором денег – воистину, любопытно! – заметил по этому поводу Сяо Сунь.

Ну а потом Сяо Сунь и А Ерти покинули Нинго и с радостью в сердце вернулись на свою почтовую станцию.

Мораль же о наказании порока, обещанная автором в начале рассказа, будет тут:

Мудрая Ши Айлинг, узнав, как проводили в Нинго время ее "второй сын" со своей невестой, сказала им:

– Хотела я подарить вам богатые подарки на свадьбу, но теперь не подарю, так как нечего давать добро тем, кто спускает его в опиекурильнях!

И как сказала, так и сделала.

Отвергнутый жених

Ли Бао, повар Сиятельного Вана, был большого мнения о собственных достоинствах. Ему в невесты была предназначена Лю Елань, которая была светла и свежа, словно фея. Она сильно нравилась Ли Бао, но, обладая гордым нравом, он прилюдно сказал такие слова:

– Ха! Да за меня каждая вторая девушка в Нинго с радостью замуж пойдет!

Слова эти дали два результата. Во-первых, все девушки города Нинго на него обиделись, а во-вторых, мать Лю Елани, многодостойная Лю Мэй, твердо сказала:

– Моя дочь – вовсе не каждая вторая!

Сказав так, она выдала дочь замуж не за ванского повара, а за чиновника седьмого ранга, старшего составителя летописей Сюань Чжиданя.

Тут Ли Бао, конечно, понял, что зря он был такого большого мнения о собственных достоинствах. А еще он понял, что другую такую орхидею, как Лю Елань, он себе не найдет во всей Поднебесной.

В гневе и горе Ли Бао подсыпал яду в чашу Лю Елань; однако родные вовремя поняли неладное и призвали лекарей, которые спасли жизнь девушки. Тогда Ли Бао решил уйти в школу каллиграфии, чтобы в тишине ее стен восстановить душевное спокойствие, – однако не было ему покоя, и мысли о несбывшемся причиняли ему сильные мучения.

В конце концов он весь исчах и иссох, покрылся бородавками и чешуйчатыми наростами, разучился говорить и только скрипел зубами от злобы – вот что зависть с людьми делает!

А Лю Елань и Сюань Чжидань жили долго, любовно и согласно, словно лютня цинь и лютня сэ.

Честность чиновника

Чиновник восьмого ранга Тао Нютун занимал должность управляющего наказаниями. Он был изящным и тонким человеком, совершено отрешенным от всякой пошлости, а кроме того, отличался он чистотою жизни и высокой религиозной нравственностью. Никогда не был он замечен в том, что незабвенный Цзя Цзя Бин, управляющий чинами, в своем докладе столичному цензору второго ранга назвал "коварными махинациями достойных чиновников". Напротив, за Тао Нютуном замечено было, что в своих обязанностях он зачастую делает больше, чем от него ждут. Самостоятельно расследовал он наличие вины на человеке, которого ему предстояло наказать, и не гнушался он при этом выслушивать свидетельства даже оборванного и грязного нищего. Если же Тао Нютун не находил вины на подлежащем наказанию человеке, он почтительно, но твердо подавал апелляцию вышестоящим.

Как-то раз Тао Нютун шел в ямынь и встретил на пути хромого даоса.

– Эй, почтенный! – окликнул его даос. – А говорят, ты взяток не берешь?

– Это так, – ответил Тао Нютун.

– Ну и сам виноват! – сказал лекарь и захохотал.

– Будда говорил: деньги с собой не унесешь, лишь дела твоей жизни пойдут за твоим телом, – возразил чиновник.

Даос снова захохотал и сказал:

– В Мрачном Управлении решено было добавить тебе много лет счастливой жизни! Но вот не знаю я, награда ли это за твои добродетели, или же чиновники Адской Канцелярии просто боятся встречи со столь добродетельным собратом – на этаком-то фоне все их грешки выплывут!

Еще раз захохотал и исчез.

А Тао Нютун действительно жил очень долго.

Два лекаря

Лю Ису с детства увлекалась искусством медицины. А поскольку она обладала легкими и милыми руками, целительство давалось ей хорошо. Тем не менее она всюду, где только могла, старалась учиться, чтобы, так сказать, добавлять новые слитки в сокровищницу своих знаний.

Однажды встретила Лю Ису на почтовой станции Пэн Цзюаня, того, о котором ходила разная слава, но в том числе и слава искуснейшего лекаря. И сказала Лю Ису:

– Говорят, что вы – тот самый лекарь, который сумел исцелить от клептомании... Какой, скажите, у вас тут секрет? Если бы вы могли мне его вручить, то я готова, как говорится, "стать к северу лицом и сделаться ученицею".

– Секрет этот длинный, – сказал Пэн Цзюань. – Но если у вас есть время, я готов.

Они погрузились в ученую беседу, но вскоре поняли, что секреты медицины – не из тех статей, которые можно передать на словах. Тогда Пэн Цзюань и Лю Ису удалились в павильон Пэн Цзюаня и стали смешивать там густопахнущие мази, кипятить травяные отвары и плавить пилюли.

Слово за слово, и выяснилось, что Лю Ису больше, чем ее ученый собрат, сведуща в искусстве массажа – и вот Пэн Цзюань уже лежит на циновке, а прекрасная врачевательница растирает его своими маленькими руками, а ладони ее горячи, как пламя.

Затем Пэн Цзюань, в свою очередь, уложил на циновку Лю Ису и стал демонстрировать на ней свое искусство воздействия на человеческое тело посредством тончайших стальных и костяных игл.

Затем пришел черед травяных примочек.

Затем – черед прижиганий.

Затем – окуриваний ароматными зельями...

Тут надо сказать, что Пэн Цзюань был хорош собою, и в темных его глазах постоянно мелькали веселые искорки. По характеру он был благороден и великодушен. Что до Лю Ису, то она была с лица такой красоты, что после нее выбрось весь мир.

Казалось бы, при таком стечении обстоятельств как не начать сверять гороскопы и выбирать благоприятный день для свадьбы?

Но Истинный Владыка в неизъяснимой мудрости своей порешил не допустить этого, ибо рассудил, что если у двух столь увлеченных своим искусством лекарей родится ребенок, то он, пожалуй, всю Поднебесную залечит так, что мало никому не покажется!

И волею божества у Пэн Цзюаня и Лю Ису не возникло друг к другу сердечной склонности.

О подавлении мятежа

Как всем известно (хотя и неизвестно, откуда это известно, ведь императорский указ не для ушей каждого!), Сын Неба высочайше повелел Юнь-вану как можно скорее подавить мятеж во вверенной ему провинции. А посему Сиятельный Ван, не медля ни дня, приказал своему военачальнику Лан Таю разобраться с мятежниками. В свою очередь, Лан Тай, помня слова стратегов древности о том, что "разведка решает все!", буквально на той же неделе тайно собрал своих лазутчиков и отдал им приказ собрать и принести как можно больше сведений о мятежном городе Танбао и о главном мятежнике Го Цзуне.

Лазутчики ушли и через несколько месяцев стали потихоньку возвращаться с докладами. Командующий войсками выслушивал их, а затем, когда вернулся последний, сопоставил все сведения и после некоторых размышлений составил полную картину происходящего. После чего он лично доложил ситуацию Сиятельному Вану. Тот приказал наконец разобраться с мятежниками, и военачальник тогда позвал...

...словом, не прошло и года, а войско Вана уже выступило в поход.

– Мы идем в Танбао брать мятежников и заодно все, что плохо лежит! – говорили доблестные воины.

Очевидцы утверждают, что в городе Танбао армию встретила пустая брошенная крепость и многочисленный отряд мятежников вне ее. Столь явное несоответствие военному канону внесло недоумение в умы солдат Вана, и именно в этом заключался тонкий план злодея Го Цзуна. Согласно тому же плану, сам Го Цзун к тому времени покинул свою армию и незадолго до прихода ванских войск поступил учеником в местную школу каллиграфии.

Никто до сих пор так и не понял точно, в чем же был смысл тонкого плана Го Цзуна – видать, уж больно он был злодейский!

Несмотря на царящее в умах глубокое недоумение, доблестные воины, слава и гордость ванской армии, храбро бросились на врага. А враги в ответ бросились на солдат Вана, крича: "Мы за Го Цзуна умрем!" (и действительно, все они там же и умерли).

После славной победы военачальник Лан Тай приказал обыскать город, найти и арестовать Го Цзуна. Подавая подчиненным пример, он лично ворвался в школу каллиграфии и, нещадно поцарапав тамошние прекрасные росписи эпохи Тан, сумел арестовать нескольких подозрительных особ. Их препроводили в Нинго, чтобы там прославленный своей проницательностью судья Ди определил, что же из них – тот самый преступный Го Цзун, поднявший руку на законную власть? Судья Ди, как всегда, оказался на высоте (впрочем, его задачу облегчало то, что никто из арестованных и не думал запираться).

А потом Го Цзуна было решено в оковах отправить в Бэйцзин, чтобы Сын Неба сам казнил его по собственному вкусу и усмотрению.

Вот, собственно, и все.

часть первая